Странное впечатление производит в доме смерть прислуги. Не правда ли? Человек, будучи живым, обращал на себя внимание только постольку, поскольку он «человек»; но когда умер, вдруг захватил всеобщее внимание, лег гнетом на весь дом и обратился в хозяина-деспота, о котором только и говорят.
У Николая был заворот кишок. Ву компрене?
Рассказ свой кончу завтра или послезавтра, но не сегодня, ибо к концу он утомил меня чертовски. Благодаря спешной работе я потратил на него 1 ф<унт> нервов. Композиция его немножко сложна, я путался и часто рвал то, что писал, целыми днями был недоволен своей работой — оттого до сих пор и не кончил. Какой ужас! Мне нужно переписывать его! А не переписывать нельзя, ибо чёрт знает что напутано. Боже мой, если мои произведения нравятся публике так же мало, как мне чужие, которые я читаю теперь, то какой я осел! В нашем писательстве есть что-то ослиное.
К великому моему удовольствию, приехала к нам изумительная астрономка. Она на Вас сердита и называет Вас почему-то «красноречивым» сплетником. Во-первых, она свободна и самостоятельна, во-вторых, она не признает мужчин, в-третьих, все печенеги и инсипиды, а Вы осмелились написать ей мой адрес с таким обращением: «Обожаемое Вами существо живет…» и т. д. Помилуйте, разве можно заподозривать земные чувства у астрономок, летающих под небесами? Она целый день говорит и хохочет, превосходно собирает грибы и мечтает о Кавказе, куда уезжает сегодня.
Брат Александр берется за ум. По-видимому. Его фельетон о ночлежном доме ничего себе, даже весьма.
Поправить мои обстоятельства, т. е. сделать их иными, или лучшими, невозможно. Есть больные, которые излечиваются только единственным простым и крутым средством, а именно: «Встань, возьми одр свой и иди». Я же не в силах взять своего одра и уйти, а стало быть, и говорить нечего.
Неужели у Вас не жарко? Это досадно. Когда я мечтаю о поездке в Ваши Палестины, мне улыбается жара. О поездке к Вам, буде она состоится, я начну говорить не раньше 16-го августа. Надо рассказ кончить и своих устроить. Надо за московскую квартиру 200 рублей заплатить, за летние месяцы. Надо искать новую квартиру и тоже платить и т. д. всё в таком же идиотском роде.
Насчет имения… Ах, я Вам скажу! Впрочем, скажу после, когда увидимся. Чувствую, быть нам соседями! За потраву я буду драть с Вас по 5 целковых за каждую пойманную скотину.
Грибов много. Поклон всем Вашим.
Будьте здоровы.
Ваш А. Чехов.
995. Ал. П. ЧЕХОВУ
6 августа 1891 г. Богимово.
6 авг.
Плодовытая смоковница! Когда пишут о родах, то пишут и о результатах, ты же не сообщаешь, кого ты подарил свету, и мать гадает на картах, кто у тебя родился: мальчик ли, девочка или гермафродит. Ждем особого манифеста.
Что касается ста рублей, то вышли их в г. Алексин Тульск<ой> губ<ернии> А. П. Чехову. Это мой единственный ресурс, ибо, пока я не кончил кое-каких работишек, мне неоткуда получать. Сижу без пнензов. Заграничная поездка шибко нагрела меня. Я задолжал. По последнему счету из магазина я должен был получить 690 р. Из них 500 посланы в Феодосию Суворину, на мою же долю приходится только 190, а между тем за одну только московскую квартиру (летние месяцы) мне нужно заплатить 200 руб. Одновременно с твоим письмом я получил повестку на 90 руб. и долго ломал голову, откуда мне сие, пока не прочел твое письмо.
У нас дожди и изобилие грибов; сии последние мешают мне сидеть на одном месте и работать.
Я с удовольствием занял бы у кого-нибудь тысяч пять без отдачи. Пора бы Вышнеградскому учредить такие банки, откуда дают деньги порядочным людям без надежды получить их когда-либо обратно.
Суворин пишет мне, что у него в Феодосии умер человек Николай, который поехал вместо Василия.
Сейчас 6-й час утра. Батька пошел в церковь приобщаться, мать спит, сестра поехала за грибами; тепло, тихо, небо пасмурно.
Будь здрав. Поклон супружнице и будущим гениям Николаю и Антону.
Пиши. Если почему-либо нельзя будет тебе в скором времени выслать мне деньги, то немедленно уведомь: тогда я буду изыскивать другие ресурсы.
Фотографию обещанную жду.
Твой А. Чехов.
Я не понимаю, зачем ты пишешь об «умных советах», которые я и Суворин, занятые якобы кабинетной работой и смотрящие на мир сквозь «разноцветное стекло», даем тебе? Никаких я советов тебе не давал, ибо слова мои насчет Чижа были не советом, а только сожалением по поводу излишней возни с именем человека, которого товарищи же загрызут за популяризацию. В том, что ты побывал в сумасшедшем доме или в ночлежном доме, я подвига не вижу и по крайней мере не понимаю, при чем тут я или Суворин, к<ото>рые не были в сумасшедшем доме. Ведь тебя сумасшедшие или ночлежники не загрызли? Получать пятаки — да, это мало, согласен; я бы тебе платил вдвое, но не за сумасшедших и не за ночлежников, а за исполнение. Я был на Сахалине и не получил еще за это ни копейки, а потерял 4–5 тысяч, и из этого ровно ничего не следует.
Ты мало-помалу обращаешься в дядьку М<итрофана> Е<горовича>, любящего выражаться и сильно, и значительно, и цветисто. То, что ты взял в магазине деньги, ты называешь серьезно преступлением. На кой это шут? Подлог ты сделал, что ли?
Наклевывается отличное именьице в 40 десятин с домиком и сараями, садом, лесом и речушкой, стоящее только 2½-3 тысячи. Ах! Вот бы!
996. М. Н. АЛЬБОВУ
14 августа 1891 г. Богимово.
14 августа, г. Алексин Тульск. г.