Том 22. Письма 1890-1892 - Страница 10

Через 1½—2 недели выйдет в свет моя книжка, посвященная Петру Ильичу. Я готов день и ночь стоять почетным караулом у крыльца того дома, где живет Петр Ильич, — до такой степени я уважаю его. Если говорить о рангах, то в русском искусстве он занимает теперь второе место после Льва Толстого, который давно уже сидит на первом. (Третье я отдаю Репину, а себе беру девяносто восьмое.) Я давно уже таил в себе дерзкую мечту — посвятить ему что-нибудь. Это посвящение, думал я, было бы частичным, минимальным выражением той громадной критики, какую я, писака, составил о его великолепном таланте и какой, по своей музыкальной бездарности, не умею изложить на бумаге. К сожалению, мечту свою пришлось осуществить на книжке, которую я не считаю лучшею. Она состоит из специально хмурых, психопатологических очерков и носит хмурое название, так что почитателям Петра Ильича и ему самому мое посвящение придется далеко не по вкусу.

Вы чехист? Покорно благодарим. Нет, Вы не чехист, а просто снисходительный человек. Будьте здоровы, желаю всего хорошего.

Ваш А. Чехов.

Москва, Кудрино — это адрес.

Плещееву А. Н., 17 марта 1890

789. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ

17 марта 1890 г. Москва.

17 марта.

Дорогой Алексей Николаевич, одновременно с сим посылаю Вам своего «Лешего». Простите, что адресуюсь с ним не прямо в редакцию, а беспокою Вас. У меня все-таки надежда, что Вы, прочитав пьесу, быть может, разделите со мною те сомнения, которые заставляют меня посылать в журнал пьесу так нерешительно. Быть может, Вы не будете так снисходительны, как Мережковский и кн. Урусов, и поставите на моей пьесе красный крест.

Перед отъездом постараюсь прислать рассказ. Во всяком случае рассказ в редакции будет гораздо раньше, чем я вернусь из Сахалина. Если не кончу теперь, то кончу в дороге. Тема есть.

Что нового и хорошего? Передайте Елене Алексеевне, что нехорошо так жестоко разочаровывать благородных людей. Дала она нам слово, что будет у нас вечером, и не пришла. А я разорился, купил 2 бутыли вина, закусок, позвал барышень, музыкантов… Каково положение? Поют, пляшут, пьют, музыка играет, штандарт скачет, а бенефициантки нет. Сделайте Вашей дочери внушение… Правда, у нас скучно, но ведь где теперь весело? Даже в цензурном комитете скучно, а уж на что, кажется, весельчаки!

У меня на диване лежит повесть, присланная мне артистом Грековым для отправки ее в «Северн<ый> вестник». Начал я читать и никак не кончу. На днях пришлю Вам.

Читал я, что Театрально-литературный комитет возрождается. Ничего я не понимаю, и как взглянешь на всю эту путаницу, то даже и понимать нет охоты.

Моего домохозяина Корнеева производят в инспектора Моск<овского> университета вместо Доброва, который удаляется благодаря студенческим беспорядкам. Должность генеральская, и посему мой хозяин торжествует. Должно быть, он не читал Пушкина, который пишет: «Тяжела ты, шапка Мономаха!» Беспорядки у нас были грандиозные; я читал прокламации: в них ничего нет возмутительного, но редактированы они скверно и тем особенно плохи, что в них чувствуется не студент, а жидки и… акушерки. Должно быть, не студенты сочиняли. Начальство университетское вывешивает на стены и дает для подписи студентам бумаги, редактированные еще хуже. Так и шибает в нос департаментским сторожем Михеичем! Если и мой домохозяин будет сочинять такие же бумаги, то я начну искать для себя другую квартиру.

О дне выезда из Москвы и о своих сибирских адресах извещу своевременно. Обещание: если пароход, как сказано в расписании, зайдет в Манилу, то я привезу Вам 99 отличнейших сигар (за 100 нужно платить пошлину).

Будьте, дорогой мой, здоровы и благополучны. Кланяйтесь всем Вашим. Мои шлют привет.

Ваш А. Чехов.

Что Жано́ Щеглов?

Суворину А. С., 17 марта 1890

790. А. С. СУВОРИНУ

17 марта 1890 г. Москва.

17 марта. Алексия человека божия.

Не именинник ли Вы? Если да, то поздравляю.

Насчет падучей можно прочесть в любом учебнике по нервным болезням, а также и (для исследователя это нужно) в соответствующем отделе судебной медицины, но Вы, не специалист, не разберетесь в медицинском хаосе. Я возьму клочок бумаги и вкратце набросаю Вам всё, что нужно, и объясню, буде сумею. Зарезать себя мальчик мог. Известно ли, какой нож был у него в руках? Но главное — падучая у него была наследственная, которая была бы у него и в старости, если бы он остался жив. Стало быть, самозванец был в самом деле самозванцем, так как падучей у него не было. Когда случится писать об этом, то скажите, что сию Америку открыл врач Чехов, — больше мне от Вас ничего не нужно.

Ваш фельетон о беллетристах мне в самом деле понравился, и, чтобы он вышел очень хорошим, я говорил Вам, следовало только захватить вопрос пошире, т. е. поговорить не об одних только беллетристах, а о необразованности всего русского общества. Я нисколько не фальшивил, льстить Вам или утешать Вас вовсе не хотел, а посему впредь о Ваших произведениях говорить Вам никогда больше не буду. Мнительность — это эгоизм 84 пробы.

Теперь просьба:

1) Я писал Вам об одной диссертации. «Д-р Грязнов, Топография Череповецкого уезда». Склад этого издания был у Вас в магазине. Узнайте по телефону, нельзя ли получить его?

2) Пришлите с книгами водевиль мой.

3) Ответьте насчет Островского.

4) Ответьте насчет Филиппова.

5) Я поручил Свободину получить мои деньги из театральной дирекции и вручить их Вам. Пусть они побудут у Вас до востребования, а то у меня беречь их негде, да и боюсь растранжирить их. Простите, что я одолеваю Вас пустяками, но, погодите — скоро пробьет час, в онь же все праведные уедут за границу или в Феодосию, а грешные к генералу Кононовичу и аггелам его, и поручениям моим будет положен конец.